СЛАВОЙ ЖИЖЕК
- ЛЮБЛЯНСКАЯ ШКОЛА ПСИХОАНАЛИЗА
Славой Жижек – локомотив Люблянской Школы психоанализа. Школа эта стала складываться в конце 1970-х годов вокруг Растко Мочника, Славоя Жижека и Младена Долара. В собирании Школы важную роль играл, как это чаще всего бывает, журнал, в данном случае журнал «Проблемы», который с середины 1960-х годов был органом инакомыслия в отношении официальной идеологии Иосипа Броз Тито[1].
В 1985 году журнал «Проблемы» начал издавать серию книг «Аналекта», а в конце 1980-х вокруг издательских программ было создано Общество теоретического психоанализа. Акцент здесь стоит на слове теоретический. Главное – разработка теории. Так было в 1980-е годы, годы невероятного интеллектуального подъема в Словении. Тогда и сложилась, скажем, первая психоаналитическая тройка – Славой Жижек, Младен Долар, Рената Салецл.
В 1979 году Жижек получил место исследователя в Институте социологии и философии Люблянского университета, место, которое он занимает и по сей день. В 1981 году Славой Жижек вместе с Младеном Доларом отправляется в Париж и присоединяется к работе семинаров Жак-Алэна Миллера в Школе фрейдовой причины. Жижек проходит анализ у Миллера.
Сегодня у Люблянской школы три лидера – Славой Жижек, Младен Долар и Аленка Зупанчич. Сегодня, в 2020 году, они продолжают развивать теорию, продолжают это делать во времена, когда само слово «теория» наводит на сотрудников культуриндустрии неподдельный ужас. Особый ужас возникает от того, что теория эта, помимо прочего, еще и не противоположна практике, и такое расстройство одной из фундаментальных позитивистских категоризаций – опасно.
Любляна 1980-х годов – место и время появления Жижека и его Школы. Школа при этом является, как сказала в интервью Аленка Зупанчич, фикцией[2]. Это – важные и драгоценные слова. Люблянская школа психоанализа существует, но не как материальное здание, не как вывеска на здании, не как организация с членскими билетами, взносами, отчетами, протоколами и прочими бюрократическими изысками, а как настоящая Школа, как место мысли, обучения, обсуждения, дружбы, коллектива, сохранения достоинства означающего и даже святого духа[3]. Чтобы понять слова Зупанчич, нужна точка пристежки. Какая? Та, которая скрепляет понятие «фикции» с Иеремией Бентамом, с тем, как его вписывает в свою теорию символического Лакан. Эта точка пристежки соединяет вымысел с истиной: истина структурирована как вымысел, fiction. Слово «структурирована» уже предполагает в этом обороте и язык с его артикуляцией, и вымысел с его символическими координатами. Ещё раз: вымысел в таком понимании не имеет никакого отношения к регистру воображаемого.
Люблянская Школа – школа психоанализа, и под психоанализом понимаются Фрейд и Лакан. Эти два имени составляют синоним психоанализа. Тех, кто так или иначе имеет отношение к Школе, объединяет нацеленность на этику, на желание, на реальное, этику реального, желания. Но также объединяет их и онтология, психоаналитическая онтология, или, если воспользоваться словом ученика Жижека, Лоренцо Кьезы, параонтология. Это онтология расширенная, включающая в себя измерение реального. Да, Лакан называет себя антифилософом, да, он высмеивает господские претензии философии, но теперь речь идет совсем о другой философии, о той, которая появилась уже после Фрейда и Лакана. И Гегеля с Кантом, и Эмпедокла с Демокритом мы читаем сегодня, т. е. уже после Фрейда и Лакана.
- НАЗАД К ГЕГЕЛЮ И НЕ ТОЛЬКО
Особенность Люблянской школы – чтение Лакана сквозь призму немецкой классической философии, Канта, Шеллинга, Фихте и в первую очередь Гегеля. Гегель, для Жижека, занимает в истории положение Лакана до Лакана. Иначе: после Лакана Гегель стал Лаканом. Почему? По крайней мере, по той причине, что психоанализ – это в первую очередь диалектика, и Гегель – на её вершине. Напомним в этой связи о фундаментальной идее Лакана: возврат к Фрейду означает не просто обращение к его понятиям, а возврат к организующему эти понятия принципу – к диалектике, которая лежит в основании психоанализа. Здесь как раз уместно прийти к формуле: возврат к Фрейду совершается через возврат к Гегелю.
На чем настаивает в своих текстах Славой Жижек? На диалектическом материализме. Так что ничего удивительного нет в обращении не только к Гегелю, но и к его ученику Марксу, а также к Демокриту, Эпикуру и Лукрецию; истоки диалектического материализма Жижек находит в «Пармениде» Платона.
Интересно, что Жижек считает ошибкой Лакана недостаточное обращение к Гегелю. Лакан, как известно, основывался в своих рассуждениях не столько на Гегеле, сколько на прочтении его Александром Кожевом, а Кожев, на взгляд «люблянцев», – далеко не Гегель. Славой Жижек – и не в меньшей степени Аленка Зупанчич – настаивают на онтологическом измерении психоанализа, и в этом случае речь идет не о сопротивлении Лакану, а о прочтении онтологии после Лакана, о психоаналитической онтологии, онтологии, дезориентированной объектом а[4].
Для Жижека и психоанализ, и философия отнюдь не пытаются давать ответы не вопросы о бытии и субъекте. И психоанализ, и философия – вопрошающие дисциплины. И один из самых страшных вопросов, пожалуй, заключается в том, почему человек хочет, чтобы ему кто-то другой дал готовый ответ, указывающий, как ему жить и что ему делать? Почему человек обращается к другому, к авторитету политика или психолога, почему он ожидает от других людей решения своих проблем? Не идет ли речь сегодня, в эпоху телемедиакратии, о торжестве интерпассивности?[5] Интерпассивность захватывает внимание, переносит его на сторону объекта. Вместо людей смеются экраны. Вместо людей думают машины. Вместо людей верят вещи.
Психоанализ и философия задаются вопросами о субъекте и реальности. В 1930-е годы, глядя на то, во что выродился революционный проект Фрейда, Лакан ставит вопрос о реальности и настаивает на неразрывности понятий реальности и субъекта. Исходя из стадии зеркала, психоаналитику (особенно такому как Лу Андреас Саломе) понятно, что будущий субъект возникает вместе с будущей реальностью, понятно, что отношения реальности и субъекта – диалектические, невозможно говорить об одном без другого. Более того, реальность не дана как некое здесь-бытие, присутствие, «реальность – не то, что есть, но то, чему не удается быть тем, что есть»[6].
- НАСЛЕДИЕ МАРКСА И АКТИВИЗМ
Жижеку не нужно сводить Лакана с Марксом. Лакан и так не без Маркса. Другое дело перечитывать, анализировать, пересматривать как отношения Лакана с Марксом, так и Маркса в связи с Гегелем[7] и Демокритом, или Маркса в связи с надвигающимся – или точнее уже надвинувшимся – цифровым апокалипсисом. Поскольку вполне возможно будущее человечества – Сингулярность, точнее Сингулярность в условиях капитализма, то и здесь без Маркса анализ – вероятной или невероятной – ситуации грядущего не обходится. К тому же, как помнят почитатели Лакана, именно Маркс, а не, например, Гиппократ, изобрел симптом.
Дело не просто в необходимости читать Маркса, дело в прагматике того, о чем он пишет. Дело в практическом чтении. Иначе говоря, последователи Маркса, так же как и последователи Фрейда-Лакана, не могут быть просто теоретиками. Они практикуют, практикуют дискурс. Жижек – политический активист. В 1990-м году, во время обретения Словенией независимости от Югославии, Жижек баллотируется на пост президента Республики Словении. К активизму можно отнести и то, что Жижек предпочел академической карьере, например, стабильной позиции в каком-либо университете, непрестанное движение по миру, выступления, следующие одно за другим на самых разных площадках – в университетах, музеях, галереях, театрах самых разных городов, стран, континентов.
Активизм Жижека и в том, что он моментально откликается на происходящие в мире события, будь то 9/11, движение Occupy!, нападение на Ирак[8] или пандемия. Эпидемия коронавируса только началась, а Жижек уже написал книгу[9]. Жижек настаивает на немедленном анализе социально-экономической ситуации. Старейшая британская газета «Обзервер» назвала Жижека «мессией, суперзвездой новых левых». И это – так, по крайней мере в той части, что Жижек – духовный лидер тех, кто настаивает на психоанализе, диалектическом материализме и активизме.
Одна из вновь и вновь возвращающихся в тексты Жижека тем – конец истории. Почему? Потому что объявленный Фукуямой после исчезновения с политической карты мира Восточного блока и Советского Союза конец истории был объявлен, исходя из Гегеля. Значит, Жижек должен быть здесь. К краху социалистического лагеря Жижек не может не возвращаться. В очередной раз, в книге «Проживая конец времен», на страницах которой он обращается к глобальному капитализму, к его апокалипсису:
«…глобальная капиталистическая система приближается к апокалиптической нулевой точке. “Четыре всадника апокалипсиса” – это экологический кризис, последствия биогенетической революции, разбалансировка самой системы (проблемы с интеллектуальной собственностью, будущая борьба за сырье, пищу и воду) и резкий рост социальных разделений и исключений»[10].
Первая книга Жижека, которая вышла по-английски, – «Возвышенный объект идеологии», и она же десять лет спустя стала и первой его книгой на русском языке[11]. Первая глава этой книги называется «Как Маркс изобрел симптом», и Жижек сразу же сводит Маркса с Фрейдом под эгидой анализа формы – формы товара и формы сновидения. Не скрытые, тайные мысли несут в себе желание субъекта, а та форма, которая возникает в результате работы, работы смещения и сгущения. Так говорит и повторяет Фрейд, повторяет, потому что его не слышат, не понимают. Фрейду вторит Маркс: загадочный характер продукта труда, принимающего форму товара, объясняется той формой, которую принимает товар. Жижек, читая Маркса с Фрейдом, приходит к тому, что «в структуре товарной формы можно обнаружить трансцендентальный субъект»[12].
Субъект всегда уже подчинен идеологии, и название книги, содержащее кантовское возвышенное, указывает на то, насколько мощной, неподвластной и безграничной является идеология[13]. Занять некую гипотетически нейтральную дискурсивную позицию невозможно, поскольку, согласно теории дискурсов Лакана, такой позиции не существует. Позиция предписана местом в том или ином дискурсе, и субъект всегда уже субъективируется в определенной дискурсивной позиции. К тому же, идеология, подобно фантазму, задает дистанцию между субъектом и травмой; она делает реальное наслаждения пригодным для жизни, вводя разрыв между фасадом общественного закона и прибавочным элементом непристойного сверх-я. Во многих книгах Жижека мы находим анализ – через Фрейда, Маркса, Лакана – того, как работает идеология, в частности идеология потребительского капитализма, а порой и шире – идеология капитализма и коммунизма[14].
Субъект принадлежит идеологии, и в книге «Щекотливый субъект» Жижек обращается к основаниям самой идеи субъекта, которые обнаруживаются у Декарта. Напомним, для Лакана, революция Фрейда заключается в ниспровержении картезианского субъекта[15]; причем ниспровержение подразумевает не отказ, а переворот. Книга Жижека, как он сам пишет, нацелена на то, чтобы «заново утвердить картезианского субъекта, неприятие которого составляет молчаливый договор между всеми сражающимися партиями в сегодняшней академии»[16]. В «Щекотливом субъекте» три части, и каждая рассматривает одну из трех областей, «в которых ставится на кон субъективность: традиция немецкого идеализма; постальтюссерианская политическая философия; “деконструктивистский” переход от Субъекта к проблематике множественных позиций субъекта и субъективаций»[17].
Идеологичен субъект, идеологичен его симптом. Симптом – то, чем можно наслаждаться, но в той мере, «в какой логика симптома ускользает от него; мера успешной интерпретации симптома – это его исчезновение»[18]. Исчезновение симптома – исчезновение формы наслаждения им. Кому в такой логике хочется расставаться с симптомом? Ничего не остается кроме призыва: «Наслаждайся!», «Наслаждайся своим симптомом!»[19].
Вслед за Марксом и Фрейдом дискурс его нацелен не на описание мира, а на его созидание, на его возможную реорганизацию. Жижек – образец постоянной психоаналитической нацеленности на пересечение всегда уже идеологического фантазма реальности. Ещё раз: Славой Жижек – не просто теоретик, а теоретический активист. Своей речью, своим письмом он то и дело говорит: мысль не противоположна бытию, она скорее резонанс бытия в себе.
Регулярное появление в текстах Жижека Маркса, Ленина[20], Альтюссера неизбежно связано с вопросом идеологии. Реальность – всегда уже идеологична, и нет того нейтрального места, которое можно было бы в ней занять. Понять это можно и через Лакана с его теорией четырех дискурсов, которая также исключает возможность какой бы то ни было дискурсивной нейтральности. Жижек подчеркивает отсутствие нейтральности не только через позицию субъекта, но и через положение отдельно взятого понятия, например, понятия свобода, значение которого никогда не остается нейтральным, всегда уже зависит от точки пристежки, которая может меняться.
Как известно, Жижек нередко обращается не только к Марксу и Ленину, но и к Сталину; в частности, в книге «Хрупкий Абсолют» он рассматривает протоколы сталинских процессов. Как известно, и сталинские, и фашистские деятели оправдывали свои злодеяния выполнением долга – долга перед Историей, Партией, Фюрером. Более того, кое-кто (Эйхман) при этом еще и на категорический императив Канта ссылался. В этой связи Жижек настаивает на лицемерии таких ссылок, на необходимости отказаться от такого рода оправданий. Он приводит в пример сталинского коммуниста, который
«любит человечество, но совершает при этом чудовищные чистки и экзекуции, и когда он этим занимается, сердце его разрывается, но он ничего не может поделать, поскольку таков его Долг перед Прогрессом… Мы сталкиваемся здесь с собственно перверсивным подходом, приспособленческой позицией чистого инструмента Воли Большого Другого: я не несу за это ответственности, не я это делаю, я лишь инструмент высшей Исторической Необходимости… Непристойное наслаждение этой ситуацией порождается тем фактом, что я считаю себя оправданным за то, что делаю. Замечательная ситуация: я причиняю другому боль в полной уверенности, что не несу за это ответственности, а просто исполняю Волю Другого. Как раз это и запрещает кантовская этика. Эта позиция садиста-перверта дает ответ на вопрос, как субъект может быть виновным, когда он просто действует в соответствии с налагаемой на него извне необходимостью?»[21].
С непристойным оборотом идеологии Жижек столкнулся во время службы в югославской армии (он служил танкистом, но никогда не сидел в танке). В армии он столкнулся вот с чем: идеология действует не в иерархической оппозиции офицер/солдат, а в их совместной непристойной солидарности в неразрывной связи «навязанного наслаждения и унижающего пользования властью»[22]. Обсценная изнанка идеологии – одна из принципиальных тем Жижека. Один из редких и удивительных примеров – «биокосмизм» как непристойная изнанка советского марксизма[23]. В конечном счете, речь идет о непристойной изнанке сверх-я, в частности непристойности материнского сверх-я[24].
Сверх-я – в связи с обсценной изнанкой идеологии – это инстанция наслаждения; и в интерпретации Жижека инстанция эта не совпадает с Законом: «Сверх-я – непристойный “ночной закон”, неизбежно удваивающий “общественный” Закон, сопровождающий его как его тень»[25]. На прочные узы сверх-я с влечением смерти указал Фрейд в «Я и оно», и Жижек продолжает анализ этих уз. Инстанция «ночного закона» – неотъемлемый элемент концептуальной сети, которая включает, помимо сверх-я, – наслаждение – влечение смерти – объект а – реальное. В основании рассуждений Жижека, касающихся того, как действует – в первую очередь в условиях потребительского капитализма – категорический императив сверх-я, лежит мысль Лакана: «Наслаждаться понуждает человека только одно – его сверх-я. Сверх-я и есть не что иное, как императив наслаждения – Наслаждайся!»[26].
- ВЕРА И КУЛЬТУРА
Такова культура последних десятилетий, таков ее императив. Как мы помним, в основании психоаналитических построений лежит следующая мысль: субъект не замкнут на себя, он – субъект культуры. Нет субъекта и культуры, есть субъект культуры, диалектика которого выражается в формуле Фрейда: культура, призванная человека защищать, его же и порабощает[27]. Если Фрейд называет культурой все достижения человечества, то Жижек проводит дифференциацию в связи с сегодняшней трансформацией: «“Культурой” называется все то, что мы практикуем, по-настоящему не веря во все это, “не принимая всерьез”. И не потому ли наука не является частью этого понятия культуры – из-за того, что она слишком уж реальна?»[28]. Здесь речь идет о безусловной вере в науку. Речь о вере, которой Славой Жижек посвящает отдельный труд[29]. В чем суть религиозной веры? Психоанализ, кино и философия помогают Жижеку осмыслить этот феномен и то, что с ним происходит сегодня, во времена глобализации и мультикультурализма, во времена выпадения науки из культуры.
К тому же, если истина обретается в вымысле, то к этому fiction и стоит в первую очередь обращаться, если мы, конечно, хотим понять, как существует человеческий субъект. Мы настаиваем на том, что истины о человеке куда больше в книгах Достоевского, чем в книгах Павлова, Фрейда куда больше в книгах Д. М. Томаса, чем в научных статьях, психоанализа куда больше у Софокла или Э.Т.А. Гофмана, чем в учебниках по психоанализу, выходящих в одной отдельно взятой стране.
Ссылки на литературные произведения у Жижека повсеместны. Он успевает читать и бульварные романы, и интеллектуальную литературу. У тройки лидеров Люблянской школы психоанализа своя тройка великих писателей: Франц Кафка, Самуэль Беккет и Андрей Платонов. Как видим, в тройке нет места ни Прусту, ни Джойсу, при всем том, что о них тоже речь то и дело заходит. Психоанализ – работа с языком. Литература – работа с языком, и Андрей Платонов совершает настоящую революцию в языке. Неудивительно, что и Славой Жижек, и Младен Долар, и Аленка Зупанчич столь высоко ценят непереводимый платоновский язык.
Когда мы говорим о культуре, то следует отметить близость Славоя Жижека NSK, Новому словенскому искусству, объединению, возникшему в 1984 году и объединившему театр Scipion Nasice Sisters, группу художников Irwin, группу Laibach[30]. NSK – культурная среда, если и не непосредственно среда Люблянской школы психоанализа, то параллельная среда, с которой психоаналитикам невозможно не пересекаться.
При всем том, что Жижек постоянно ссылается на романы, трактаты, диссертации, привилегированную позицию среди его примеров, иллюстрирующих те или иные психоаналитические положения, занимает кинематограф. Кино для психоаналитиков – родная тема. Интерес к кино у Жижека с детства. В подростковом возрасте, будучи жителем социалистической Югославии, он немало времени провел в зале кинотеатра, специализировавшегося на западном кино.
Кино посвящена отдельная книга Жижека: «Глядя вкось»[31]; подзаголовок её – «Введение в психоанализ Лакана через массовую культуру». Эта книга, обратим на это внимание, отнюдь не только посвящена Голливуду, кино, Хичкоку. Ставки куда выше: кино позволяет нам понять ни больше ни меньше как то, как структурируется реальность, а вместе с ней и субъект. Первая часть книги называется «Насколько реальна реальность?», и в ней речь о том, как реальность «порождает прибавочное пространство фантазии, которое заполняет “черную дыру” реального»[32]. Кино позволяет понять лакановский борромеев узел, с акцентом на инстанцию реального.
Кино – это в первую очередь работа взгляда, этого жизненно необходимого в сегодняшнем мире объекта: «Сегодня, похоже, тревога вырастает из перспективы не быть постоянно выставленным напоказ взгляду Другого, субъекту необходим взгляд камеры как своего рода онтологический гарант его существования»[33]. Взгляд, наряду с голосом, – два принципиальных объекта психоанализа, два объекта влечения, выделенных Лаканом. Кино, для Жижека, – место встречи Лакана с Хичкоком. Жижек редактирует одну из первых книг Люблянской Школы: «То, что вы всегда хотели знать о Лакане (но боялись спросить у Хичкока)». В этом сборнике сразу несколько статей, в том числе и Жижека, посвящены взгляду[34], да и без голоса дело не обходится, в кино ведь действует не только взгляд, но и голос. Причем голос в кино, например, в «Голове-ластик» Линча обретает статус реального, невозможного, и важно «отделить этот неслышимый голос от голоса, который является объектом психотической галлюцинации»[35].
Голос обращает нас к оперному искусству. И даже если «философы не часто ходят в оперу»[36], Славой Жижек и Младен Долар в неё ходят. И не только ради удовольствия. Вместе они пишут книгу «Вторая смерть оперы». Первая часть этой книги посвящена главным образом Вагнеру, и написал ее Жижек, а вторая – Моцарту, и написана она Доларом. Вторая смерть оперы? Да, сегодня, а первая совпадает с рождением психоанализа, о чем авторы сообщают во введении. Впрочем, «опера, это мертворожденное дитя музыкального искусства, была мертва с самого начала <…> опера никогда не была в согласии со своим временем»[37].
В согласии ли со своим временем религия? Пожалуй, это вопрос сегодняшнего дня. Какое место занимает религия во времена веры в науку? Ни Фрейд, ни Лакан, ни Жижек не обходят стороной религию. Причем само положение религии при каждом из этих психоаналитиков оказывается разным. Во времена Жижека вера, казалось бы, окончательно сместилась из поля религии в поле науки. Но эффект при этом возник следующий: суеверий стало куда больше, расцвели парарелигиозные учения, невероятно популярен нью-эйдж. Сегодня, если верить Жижеку, «мы имеем дело с подвешенной верой, верой, которая расцветает только тогда, когда в ней не признаются (публично), когда ее оберегают как некую непристойную тайну»[38]. Жижек посвящает христианству по крайней мере две книги – «Кукла и карлик», название которой скорее отсылает к автоматам Вокансона, и «Хрупкий Абсолют».
Показателен подзаголовок книги «Хрупкий Абсолют» – «Почему нам стоит бороться за христианское наследие». Жижек уверен, пришло время марксистам объединить свои усилия с христианами. Пора взять на вооружение субверсивное, радикально освободительное ядро христианства, вписать его в марксистскую практику и дать отпор научно-теологическому обскурантизму и идеологии нью-эйджа. Маркс и святой Павел спешат на помощь Лакану, акт которого, для Жижека, подобен разрезу, событию, запускающему христианскую темпоральность.
- НАУКИ О МОЗГЕ И ПСИХОАНАЛИЗ
Напомним одну из стратегий Лакана: использовать математику, лингвистику, кибернетику… ради прояснения психоанализа и интенсификации прагматики аналитического дискурса. Лакан следит за событиями не только в искусстве, но и в науке, и – еще раз – не просто следит. Славой Жижек обращается к астрофизике, биологии, теории множеств… и вновь возвращается к Гегелю. Науки о мозге Жижек просматривает сквозь призму Гегеля. Это что, шутка? Отнюдь.
В книге «Гегель в подключенном мозге» Жижек пишет, что сегодня мысль Гегеля возрождается во вселенной, описанной Кантором и Гёделем. Жижек выводит Гегеля на сцену сегодняшнего мира и задает ему вопрос, как же будет выглядеть наше время его глазами? Что будет с человеческим духом, если ученым удастся наладить связь между мозгом и компьютером? Что будет, если мозг удастся подключить к компьютеру? Без Гегеля Жижек не обходится и в обсуждении проблемы Сингулярности[39].
Сингулярность стремится к Абсолюту, а абсолютное знание Гегеля, по Жижеку, – не столько преодоление разрыва между предметом познания и познающим субъектом, достоверностью самого себя, сколько «теория определенного рода радикальной утраты»[40]. Конститутивной оказывается именно утрата, и Жижек приводит Гегеля к Лакану.
Какова позиция Жижека в отношении психоанализа и нейронаук, наук о мозге? В «Параллаксном видении» она совершенно очевидна: пока кто-то, типа Марка Солмза, пытается навести мосты между психоанализом и нейронауками, Славой Жижек настаивает на, как мы бы сказали, дискурсивной нестыковке, на невозможности построения таких мостов. Он утверждает необходимость поддержания между дисциплинами разрыва, параллакса.
Три фундаментальных проблемных круга Жижека можно обозначить как SOS – сексуальность, онтология, субъективность[41]. В ряде книг Жижек – так же как и многие другие авторы, включая Аленку Зупанчич и Лоренцо Кьезу – с разных сторон осмысляет основополагающую для психоанализа формулу Лакана «сексуальных отношений не существует». Славой Жижек обращается к этой формуле во многих своих книгах, в частности он анализирует эти не-отношения в своем фундаментальном труде «Меньше чем Ничто»[42], именно не-отношения. Вслед за Ги Ле Гофе Жижек обращает внимание на переход Лакана от формулы «сексуальных отношений не существует» к формуле «имеются (сексуальные) не-отношения»[43]. Этот переход, согласно Жижеку, соответствует «кантовскому различию между негативным суждением (отрицание предиката) и бесконечным суждением (утверждению не-предиката)»[44].
- ОСТРОУМНЫЙ ОРАТОР ПРИЗВАН РАСШЕВЕЛИТЬ ПУБЛИКУ
Как сегодня заинтересовать публику? Сегодня, когда слова «теория», «психоанализ» людей могут по-настоящему напугать. Сегодня, когда внимание рассеяно цифровыми рынками? Остроумие, непристойности, резкие заявления привлекают. Вот Жижек и продвигает теорию, психоанализ, философию через анекдоты, сквернословие, безумные речи политиков, фразы из популярных фильмов, комиксов, рекламы… Что еще предложите делать во времена очередного заката Просвещения, во времена прозябания во мраке информационных таблиц неопозитивизма?!
Жижек – потрясающий оратор. Неудивительно, что после Лакана он первый, кому удается собирать огромные аудитории, причем по всему свету, в Шанхае и Нью-Йорке, Буэнос-Айресе и Бомбее, Берлине и Санкт-Петербурге. Да и книги его представляют собой коллаж мыслей, пропитанных диалектическими поворотами и переворотами. Нет ничего странного, что Жижек сегодня уже не просто авторитетный интерпретатор Лакана, а самостоятельный и чуть ли ни самый влиятельный мыслитель[45]. Во всяком случае, ни одна статья о Жижеке, будь то анализ его творчества или рецензия на новую книгу, не обходится без слов, что он – самый популярный философ нашего времени.
Жижек настаивает на психоаналитической мысли. Когда ученые доказали, что Фрейд устарел, что он жил в XVIII веке, Жижек продолжает настаивать на более чем актуальности психоаналитического дискурса.
Значит, есть мыслители и в начале XXI века, отстаивающие психоаналитическую мысль как насущную; значит, есть те, кто понимает жизненную необходимость теории во времена дискредитации любой не подчиняющейся власти университетских стандартов теории вообще, и психоанализа в частности.
Славой Жижек – психоаналитик, который имеет смелость ставить вопросы и мыслить во времена системной глупости, во времена, идеология которых строится на том, что нужно не думать и не желать, а просто наслаждаться: Enjoy it! Думать – не модно, а, главное, согласно господствующим сегодня медикалистским представлениям, опасно: если много думать, может заболеть мозг. Нельзя слишком тренировать эту мышцу во времена нейроцентризма.
Жижек представляет парадоксальный статус поп-философа: предельно сложный и предельно популярный. Подобная история приключилась за 50 лет до этого с Лаканом. За бремя поп-философа, которое несет на себе Славой Жижек, психоаналитики должны быть ему благодарны. Каково было бы сегодня место Лакана, а с ним и Фрейда в сегодняшнем предельно разнородном гуманитарном поле, если бы не Жижек и его последователи? Безусловно, это место было бы, но далеко не такое, особенно в англоязычном мире. Жижек – поп-философ? Вы что, шутите что ли?! Это ведь – ярлык и не более того. Он не стремится быть популярным, он не жонглирует непонятными (ему самому) словами, он – и это более чем очевидно – не пытается быть гламурной медиа-звездой, он остается предельно сложным и непонятным, настолько же, насколько и Лакан в своем «Телевидении». Жижек поп-психоаналитик? Да, в том смысле, что он популяризирует означающее «психоанализ», означающее «Фрейд», означающее «Лакан». Он учит популяции читателей читать Лакана[46].
Жижек – оратор. Он не выступает по заранее написанному тексту. Его уносят свободные ассоциации. Он зачастую выглядит как анализант незримого психоаналитика, место которого занимает Аудитория, место субъекта якобы знающего.
Смелость его мысли заключается еще и в отсутствии попытки объективировать саму мысль. Психоаналитический характер её у Жижека состоит в ее обращенности на себя как на субъект высказывания. Его лекция имеет мало общего со стандартной университетской лекцией. В ней слишком ярко проступает субъект Жижек, и его выступление – еще раз – вполне можно воспринимать как сеанс самоанализа. Самоанализ, – напоминает Фрейд, – невозможен без Другого, и на сцене, перед Аудиторией совершается анализ. Причем и в смысле самоанализа, и в смысле анализа культуры – в самом широком смысле, каким это слово наделял Фрейд, – и в смысле анализа множества текстов от Книги Иова до «По ту сторону принципа удовольствия». Неожиданные повороты мысли, согласно свободным ассоциациям, вот что служит еще одной силой ораторского притяжения аналитической машины.
Расшевелить мысль слушателя! Одна из стратегий, позволяющая это сделать, – рассказывать забавные истории, анекдоты, остроты. Например, для начала рассказать анекдот, а затем привести слушателя (читателя) к фундаментальным проблемам бытия и существования субъекта.
Издатели, конечно, не могли пройти мимо остроумного Жижека и произвели на свет отдельную книгу «Шутки Славоя Жижека»[47]. Шутки, по словам издателей, – это «кратчайший путь к философскому пониманию». Через шутки Жижек предстает как «невероятно эрудированный, невротичный и политически некорретный». Да, конечно, остроумный Жижек. Да, конечно, только история эта, история пристального серьезного внимания к остротам, шуткам, анекдотам начинается в психоанализе не с Жижека, а с Фрейда и его коллекции анекдотов и книги «Остроумие и его отношение к бессознательному». Безусловно, Славой Жижек не соответствует образу умудренного, задумчивого академического философа. Нет, он всегда в футболке, он шутит и не соблюдает приличия. Он может грубо выругаться. Но цель его – продвинуть как можно дальше теорию, философию, психоанализ.
- ЖИЖЕК ПИШЕТ
Славой Жижек – автор великого множества книг, он – автор, который пишет быстрее, чем читатели читают. Он стремительно записывает мысли, потом читает, и вот уже и готовый текст складывается. Примечательно, что Жижек пишет свои книги так, как выступает с лекциями. Более того, в частном порядке мысль его не теряет своей ртутной подвижности. Разговор один на один может быть не менее искрометным, чем лекция перед тысячами слушателей[48]. Лакан предпочитал говорить и с подозрением относился к письму. Выход Жижека: писать, как говорится. Жижек – не писатель в том смысле, что он не пытается выверять каждое слово, полировать фразы и т. д.[49] Живая мысль пульсирует. Живая мысль неожиданно взрывается. Живая мысль оказывается непредсказуемой.
Мысль Жижека живая и полемичная. С кем только он не полемизирует на страницах своих книг?! С Аленом Бадью по поводу марксизма, с Шанталь Муфф и Эрнесто Лакло по поводу универсалий, демократии и гегемонии[50], с Квентином Мейясу по поводу корреляционизма и спекулятивного реализма; с Джудит Батлер по поводу роли половых различий…
Известно, что многие ходы мысли Жижека, примеры, остроты кочуют из одной книги в книгу. В этой связи стоит учитывать не только стратегию повторения рассказчика, но и психоаналитическое понимание повторения. Согласно Лакану, перечитывающему Кьеркегора, повторение не столько обращено в прошлое, сколько в будущее, и повторение открывает новизну различия. Кочующие эпизоды текста всякий раз оказываются в другом контексте. Можно ли здесь говорить о расхожем понимании повторения?
Так уж всегда случается, что Славой Жижек, следуя виражам мысли, совершенно неожиданно вспоминает фразы, сказанные кем-то в частной беседе, эпизоды из кинофильмов, фрагменты из книг, газет и журналов… Можно сказать, здесь мы сталкиваемся с диалектикой самоанализа, анализа себя как субъекта Другой сцены. И на этом пути не избежать повторений. Кто проходил анализ, да и не только, тот знает, что повторение повторяется.
Повторение, как гласит старинная латинская поговорка, – мать учения. Но не только. Wiederholungszwang как принцип, действующий по ту сторону принципа удовольствия, перевернул психоанализ, повернул его в сторону влечения смерти. Повторение – отличительная черта и влечения с его наслаждением, и символического с его желанием. Принципиальным в осмыслении Жижека оказывается разрыв между этими понятиями. Влечение – всегда уже повторение, всегда уже влечение смерти, оно – «сама настойчивость организма в бесконечном повторении состояния напряжения»[51]. Влечение – всегда уже влечение смерти, влечение, выходящее по ту сторону смерти, о чем свидетельствует лакановский миф о ламелле. Влечение смерти, как повторяет Жижек, это – undead, нежить, переживающая жизнь.
Парадокс повторения в психоанализе заключается в том, что оно неповторимо. Жижек знает – тем более, на сцене, где повторение неизбежно, – сколько бы он не повторял одну и ту же историю, один и тот же анекдот, одну и ту же цитату, то же самое окажется иным. Как сказал бы Лакан, точки пристежки меняют значение означающего. Как сказал бы Кьеркегор, повторение требует смелости, готовности встретить новое, неповторимое. И Славой Жижек призывает: учиться, учиться и учиться.
- ЧИТАТЕЛИ ЧИТАЮТ ПРИ ЖИЗНИ, ИЗДАТЕЛИ ИЗДАЮТ КАК ПОСЛЕ СМЕРТИ
Жижек считается на рынке модным автором, его книги расходятся в Англии и Америке, Германии и Австрии, Италии и Аргентине… Впрочем, не только читают, но и изучают, цитируют, ссылаются… Наследие Жижека изучают. Жижек жив, но наука, посвященная ему, уже пишется. Называется она «Исследования Жижека», Žižek Studies. Есть и журнал International Žižek Studies[52].
Еще в конце ХХ века в издательстве Blackwell Publishers увидел свет сборник The Žižek Reader. Понятие Reader предполагает, что у автора – чаще всего после его смерти – есть достаточно широкий спектр трудов, позволяющий отобрать избранные статьи для знакомства читателя с автором. Четырнадцать текстов «ридера» разделены тремя рубриками – Культура, Женщина, Философия. Помимо этого тома, есть еще и путеводитель по книгам Славоя Жижека, вышедший в 2012[53], и путеводитель этот обречен на множество переизданий, дополненных кратким изложением вышедших с тех пор новых книг. При жизни Жижека в 2012 году в издательстве Icon Books Ltd. вышел графический гид по его творчеству, который, конечно же, начинается с привлекательной главы «Самый опасный философ» и рисунка, на котором изображен герой книги с надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ, живым или мертвым». И в этой серии, издаваемой для тех, кто предпочитает комиксы, «Жижек» оказывается вместе с «Аристотелем», «Кьеркегором», «Ницше», «Хайдеггером», «Витгенштейном», «Руссо», «Платоном», «Сартром», «Беньямином» …
Университетский дискурс в своем капиталистическом усердии поглощает всех и вся. И Жижеку это более чем хорошо известно; и он об этом писал. Университетско-бюрократический дискурс поглощает и тех, кто, казалось бы, далек от университета, будь то Вальтер Беньямин, Жак Лакан или Славой Жижек. И Жижек повторяет вслед за Лениным: «Учиться, учиться и еще раз учиться»[54].
- ПАРАЛЛАКС
И Фрейд, и Лакан, и Жижек каждый по-своему говорят о том, что нигде никогда никаких прямых путей не существует. Если Фрейд то и дело говорит об обходных путях, объездах, Umweg, то Жижек – о параллаксе. Показателен в этом отношении фундаментальный том под названием «Параллаксное видение», вышедший в свет в 2006 году и в переводе на русский в 2008 году с двойным заголовком «Устройство разрыва. Параллаксное видение». В этой книге речь и о параллаксе мысли, и о кантовском параллаксе, и об онтологическом параллаксе различия, и о параллаксе бесконечного отречения, и о параллаксе искупления, и о параллаксе в искусстве, и о солнечном параллаксе, и о квантовом параллаксе, и о параллаксе вагины, и о параллаксе бессознательного, и о параллаксе реального, и о параллаксе критики политической экономии… и даже о «параллаксической природе разрыва между желанием и влечением»[55]. К идее параллакса Жижек подводит через борьбу противоположностей, лежащую в основе диалектического материализма. И дело, как пишет Жижек, не в оппозициях, не в обскурантистских полярностях нью-эйджа, а во внутренне присущему Единому трении, в том что в Едином всегда уже есть разрыв, раскол, не позволяющий Ему совпасть с самим собой[56]. Откуда и решение Жижека: «Настоящая книга основывается на стратегическом политико-философском решении обозначить этот разрыв, отделяющий Единое от самого себя, термином параллакс»[57]. Этот параллакс онтологического различия отмечает разрыв в самом себе. Интересно, что реальное как то, что не может быть представлено в качестве какой-либо позитивной субстанции, производит эффект «разрыва между множеством точек зрения на него»[58], или иначе, реальное дает о себе знать через искривления символического пространства. В том числе и субъекта. Субъект – параллаксный разрыв. Но не только субъекта можно мыслить в терминах параллакса, но и психоаналитическую практику, в которой анализант осознает себя через Другого, через свой объект а в нем.
Психоанализ призывает мыслить и бороться за желание. Фрейдовское бессознательное мыслит и желает, или даже просто мыслит желание и желает мыслить. Здесь становится понятно, почему Жижек выглядит дерзким, настаивая на психоанализе именно сегодня. У Фрейда было много ответов на вопрос, почему психоанализ вызывает сопротивление, но сегодня убедительнее всего звучит ответ Лакана: «Именно бездна, разверзающаяся при мысли, что мысль отзывается в бездне, и стала главной причиной неприятия психоанализа»[59]. Принципиальные позиции психоаналитической мысли – сингулярность субъекта, его историчность и диалектичность, нетотализуемость и ученое незнание – никак не согласуются с неопозитивизмом университетского дискурса; и тем более со стремлением этого дискурса остановить мысль, локализовать ее в органе.
Жижек, уже завершив свою лекцию в венском Бургтеатре, вдруг, спохватившись, сквозь шквал аплодисментов выкрикивает со сцены: «Подлинная катастрофа сегодняшнего дня – Болонское университетское соглашение». Университет оказался отраслью технонауки, попросту говоря, с головой ушел на рынок, а Жижек продолжает настаивать на диалектике Гегеля, на материализме Маркса, на психоанализе Фрейда и Лакана.
Библиография. Лаканалия:
Статьи Жижека:
Аватар: упражнение в политически корректной идеологии (№ 4)
В защиту лжи и мазохизма (№ 15)
Перверсивный субъект политики: лакановское прочтение Мухаммеда Буайери (№ 11)
Почему Laibach и NSK не фашисты? (№ 12)
Еще о «Джокере»: от аполитичного нигилизма к новым левым, или почему Трамп не Джокер (№ 33)
О Жижеке:
Леженина А. «Славой Жижек и его кино» (№ 15)
Мазин В. «Жижек на дне рождения Фрейда» (№ 19)
Мазин В. «Младен Долар и Славой Жижек выступают в Европейском Университете» (№ 11)
Мазин В. «Отчет о чтении книги Славоя Жижека “Сначала трагедия, затем фарс” (№ 4).
Проценко М. «Жижек о насилии» (№ 4)
Примечания:
[1] Иан Паркер в своем введении в теории Жижека первую главу полностью посвящает Югославии, Словении, Любляне (Паркер И. Славой Жижек: критическое введение. Ижевск: ERGO, 2010). Мы лишь напомним, что Югославия в социалистическом лагере занимала промежуточное положение между лагерями, социалистическим и капиталистическим, а Словения в свою очередь – была республикой между Австрией и остальными республиками Югославии, между двумя мирами, Западом и Востоком.
[2] Аленка Зупанчич: «Спасти половое различие или самим спастись от него?». Интервью Константина Корягина и Натальи Шапкиной https://syg.ma/@sygma/alienka-zupanchich-vsie-eto-nie-prosto-pro-sieks-i-psikhologhiiu
[3] «Мы стали ближайшими друзьями и одновременно единомышленниками, глубоко убеждёнными в значимости теории. Конечно, каждый из нас придерживается своего подхода, и зачастую мы делаем упор на разные вещи, но момент коллективности имеет для нас решающее значение. Вместе мы верим в своего рода святой дух, который возникает, когда нужные люди встречаются в нужное время и делают то, что хотят делать. Церкви нет, но святой дух присутствует» (Зупанчич А., там же).
[4] См. Зупанчич А. Что есть секс? СПб.: «Скифия», 2020.
[5] См. Жижек С. Интерпассивность, или как наслаждаться посредством Другого (серия «Лакановские тетради»). Под редакцией Виктора Мазина и Гарриса Рогоняна. Перевод Артема Смирнова. СПб.: «Алетейя», 2005.
[6] Žižek S. Sex and the Failed Absolute. L., N.Y.: Bloomsbury, 2020. P. 32.
[7] Маркс, как известно, был учеником Гегеля, но, на взгляд Жижека, не только: «…первым постмарксистом был не кто иной, как сам Гегель» (Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М.: Художественный журнал, 1999. Перевод Владислава Софронова. С. 13).
[8] Жижек С. (2004) Ирак: история про чайник. Перевод Артема Смирнова. М.: «Праксис», 2004. Чайник – пример противоречивой логики, который приводит Фрейд в «Толковании сновидений»: я не брал у тебя чайник; да, я его брал, но ты мне его дал уже с дыркой; я вернул его тебе целым. «Такой набор взаимоисключающих доводов, конечно же, доказывает per negationem то, что пытаются отрицать: я вернул тебе дырявый чайник» (с. 9), и таково противоречивое оправдание нападения на Ирак в начале 2003 года. Важно то, что три «истинные» причины американского вторжения (идеологическая вера в западную демократию; утверждение гегемонии США и нефтяные интересы) «должны рассматриваться наподобие “параллакса”: нельзя сказать, что одна из них служит “истиной” остальных, скорее, “истина” состоит в самом смещении перспективы между ними. Они соотносятся друг с другом как Воображаемое, Символическое и Реальное: Воображаемое демократической идеологии, Символическое политической гегемонии, Реальное экономики» (с. 15-6).
[9] Žižek S. Pandemic!: COVID-19 Shakes the World. N.Y.: Polity Press, 2020.
[10] Žižek S. Living in The End Times. L., N.Y.: Verso, 2011. Р. Х. Интересно и неожиданно, что стадии кризиса глобального капитализма Жижек рассматривает в этой книге сквозь призму пяти стадий горя или пяти этапов принятия смертельной болезни, выделенных Элизабет Кюблер-Росс в ее знаменитой книге 1969 года «О смерти и умирании». Пять глав книги Жижека – пять этапов умирания: «Отрицание», «Гнев», «Торг», «Депрессия», «Принятие».
[11] Žižek S. The Sublime Object of Ideology. L.: Verso, 1989. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. Перевод Владислава Софронова. М.: Художественный журнал, 1999.
[12] Жижек С. Возвышенный объект идеологии. С. 24. Эта параллель дальше развивается в книге: Žižek S. (2017) Incontinence of the Void. The MIT Press. Р. 184-5.
[13] «Кантовское понятие Возвышенного строго коррелирует с этим отказом от онтологии/космологии; оно определяет неспособность трансцендентального воображения вызвать закрытие горизонта, необходимое для понятия космоса… И нравственный Закон оказывается пустым/возвышенным именно потому, что его “первовытесненным” содержанием является бездна “мировой ночи”, Необычайное/Чудовищное спонтанности, еще не связанной каким-либо Законом – в фрейдовской терминологии: влечение к смерти» (Жижек С. (2009) Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии. Перевод Софьи Щукиной. М.: Издательский дом ДЕЛО, 2014. С. 86).
[14] См. Жижек С. (2009) Размышления в красном цвете. Перевод: Артем Смирнов, Михаил Рудаков, Арман Абельсиитов. М.: «Европа», 2011. Говоря об идеологии, не стоит забывать о том, что «история повторяется дважды – сначала как трагедия, затем как фарс». Эта мысль Гегеля, дополненную Марксом, Жижек подвергает анализу – применительно к миру начала 21 века – в книге «Сначала как трагедия, затем как фарс»: Žižek S. First as Tragedy, Then as Farce. L., N.Y.: Verso, 2009. См. также: Мазин В. «Отчет о чтении книги Славоя Жижека “Сначала трагедия, затем фарс” (Лаканалия, № 4, 2010).
[15] Формулу Декарта cogito, ergo sum Жижек в деталях анализирует в книге: Žižek S. Tarrying with the Negative. Duke University Press, 1993.
[16] Жижек С. Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии. М.: Издательский дом ДЕЛО, 2014. С. 24.
[17] Жижек С. Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии. С. 24.
[18] Жижек С. Возвышенный объект идеологии. С. 28.
[19] «Наслаждайся своим симптомом!» – так называется книга Славоя Жижека 1992 года. В этой книге Лакан оказывается в Голливуде (подзаголовок книги «Жак Лакан в Голливуде и вне его»), но не только. Название книги указывает на принципиальное психоаналитическое положение – симптом заключает в себе наслаждение; начинается же книга с разработки лакановской формулы «письмо всегда приходит по назначению», которую Жижек отстаивает в полемике с Деррида. Cf. Žižek S. Enjoy Your Symptom! Jacques Lacan in Hollywood and Out. N.Y.: Routledge, 1992.
[20] Ленину Славой Жижек посвящает отдельную книгу: Жижек С. 13 опытов о Ленине. Перевод Артема Смирнова. М.: Ad Marginem, 2003.
[21] Жижек С. Хрупкий Абсолют. Перевод В. Мазина. М.: Художественный журнал, 2003 (заново отредактированное издание вышло в серии «Психоаналитические горизонты», СПб.: «Скифия-принт», 2020).
[22] См. Жижек С. Власть и цинизм // Кабинет: Картины мира А. Перевод Виктора Мазина. СПб.: Инапресс, 1998. С. 165.
[23] См. Жижек С. Гегель в подключенном мозге. Серия «Психоаналитические горизонты». Перевод Ярослава Микитенко. СПб.: «Скифия-принт», 2020. Этот же пример есть в другой книге: Žižek S. (2014) Absolute Recoil. L., N.Y.: Verso. P. 6.
[24] Этому посвящена отдельная, четвертая, глава книги «Накануне господина» (перевод А. Ожиганова, Е. Савицкого, Д. Семилуцких, И. Левина. М.: «Европа», 2014).
[25] Žižek S. (1994) The Metastases of Enjoyment. L., N.Y.: Verso. Р. 54.
[26] Лакан Ж. (1972-1973) Ещё. Семинары. Книга 20. Перевод Александра Черноглазова. М.: Гнозис/Логос, 2011. С. 9.
[27] См. Фрейд З. (1930) Неудобства культуры // Фрейд З. Художник и фантазирование. М.: «Республика», 1995. Перевод Р. Ф. Додельцева. С. 299-336.
[28] Жижек С. (2003) Кукла и карлик. М.: «Европа», 2009. Перевод С. Кастальского. С. 14-15.
[29] Žižek S. (2001) On Belief. L., N.Y.: Routledge. Эта книга во многом продолжает размышления «Хрупкого Абсолюта».
[30] См. статью Славоя Жижека о «Лайбах»: Жижек С. Почему Laibach и NSK не фашисты? // Лаканалия, № 12, с. 62-65. Перевод Максима Алюкова.
[31] Это – не единственная книга, посвященная кино. Можно, например, вспомнить и «Искусство смешного возвышенного. О фильме Дэвида Линча “Шоссе в никуда”» (М.: «Европа», 2011. Перевод Андрея Зотагина) и Fright of Real Tears (British Film Institute, 2001) с подзаголовком «Кшиштоф Кесьлёвский между теорией и пост-теорией».
[32] Žižek S. (1991) Looking Awry. An Introduction to Jacques Lacan through Popular Culture. MIT, 1991. В бумажном виде по-русски эта книга так и не вышла, хотя перевод ее был сделан Анной Матвеевой, и книгу можно найти в Интернете.
[33] Žižek S. (2001) Did somebody say totalitarianism? L., N.Y.: Verso. P. 250.
[34] То, что вы всегда хотели знать о Лакане (но боялись спросить у Хичкока). М.: «Логос», 2004. Помимо Жижека, в этот сборник вошли статьи Младена Долара, Ренаты Салецл, Мирана Божовича, Аленки Зупанчич и Стояна Пелко. По-английски книга вышла в издательстве Verso в 1992 году, и еще раньше она вышла по-французски: Tout ce que Vous avez toujours voulu savoir sur Lacan sans jamais oser le demader à Hitchcock. P.: Navarin, 1988. Русское издание существенно отличается и от французского, и от английского (в этом издании сборник уже не выглядит словенским; в него включено несколько статей Паскаля Бонитцера, Мишеля Шиона, Фредерика Джеймисона). Еще раз подчеркнем: книги Славоя Жижека на разных языках могут отличаться, и порой существенно. Во всяком случае, и сборник «по Хичкоку», и «Параллаксное видение», и «Хрупкий Абсолют» отличаются.
[35] Жижек С. Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии. С. 90.
[36] Žižek S., Dolar M. (2002) Opera’s Second Death. N.Y., L.: Routledge. P. vii.
[37] Ibid. P. viii.
[38] Жижек С. Кукла и карлик. С. 12. И чуть дальше: «В этой работе я настаиваю не только на том, что я – закоренелый материалист и что субверсивное ядро христианства доступно для материалистического подхода; мой тезис гораздо сильнее: это ядро доступно исключительно для материалистического подхода – и наоборот: для того, чтобы стать настоящим диалектическим материалистом, надо пройти через христианский опыт» (там же).
[39] Жижек С. (2020) Гегель в подключенном мозге. Перевод Я. Микитенко. СПб.: Скифия-принт, 2020.
[40] Жижек С. Возвышенный объект идеологии. С. 15.
[41] SOS – так называется первый (из двух) раздел книги: Žižek S. Incontinence of the Void. MIT, 2017.
[42] Žižek S. Less Than Nothing. L., N.Y.: Verso, 2012. P. 794-802.
[43] Le Gaufey G. Le pastout de Lacan. P.: EPEL, 2006
[44] Žižek S. Less Than Nothing. Р. 796.
[45] Не будем заниматься рейтингами, ранжирами, статусами, хит-парадами и прочими рыночно-научными глупостями. Но вот компанию из живущих «десяти философов, которые оказывают влияние на мир» из французского «Нового литературного журнала» за январь 2020 можем и привести: Гайятри Чакраворти Спивак, Кваме Энтони Аппиа, Ален Бадью, Юрген Хабермас, Джудит Батлер, Марта Нуссбаум, Джон Серль, Чарльз Тэйлор, Бруно Латур и Славой Жижек.
[46] Žižek S. How to Read Lacan. L.: Granta Books, 2006. Заключительная, седьмая, глава этой книги была опубликована в Лаканалии: Жижек С. «Перверсивный субъект политики: лакановское прочтение Мухаммеда Буайери». Перевод Максима Алюкова (Лаканалия, № 11, 2012).
[47] Славой Жижек: Шутки Жижека. Слышали анекдот про Гегеля и отрицание? М.: Рипол-классик, 2019.
[48] См. Мазин В. Младен Долар и Славой Жижек выступают в Европейском Университете // Лаканалия, № 11, 2012.
[49] Младен Долар. Из частного разговора.
[50] См., в частности, сборник статей с подзаголовком «Современные диалоги по поводу левых»: Butler J. Laclau E., Žižek S. Contingency, Hegemony, Universality. L., N. Y.: Verso, 2000.
[51] Žižek S. Organs without Bodies. London: Routledge, 2004. P. 24.
[52] https://www.zizekstudies.org/
[53] Wood K. Žižek S. A Reader’s Guide. Wiley-Blackwell, 2012.
[54] Mazin V. Slavoj Žižek auf einer anderen Bühne // Žižek S. Der gottliche Todestrieb. Wien-Berlin: Turia + Kant, 2016. S. 22.
[55] Жижек С. (2006) Устройство разрыва. Параллаксное видение. Перевод Артема Смирнова, Гарриса Рогоняна, Сергея Кастальского, Андрея Олейникова. М.: «Европа», 2008. С. 14. Вот какой пример разрыва/параллакса между желанием и влечением приводит Жижек: «…представим человека, который пытается выполнить простую физическую задачу – скажем, схватить объект, который постоянно ускользает от него: в тот момент, когда он меняет свое отношение и начинает находить удовольствие в простом безуспешном повторении задачи, пытаясь ухватить объект, который вновь и вновь ускользает от него, он переходит от желания к влечению» (там же, с. 14-15).
[56] Текст английского издания и русского не всегда совпадает. Данное место см.: Žižek S. (2006) The Parallax View. The MIT Press. P. 7.
[57] Жижек С. Устройство разрыва. Параллаксное видение. С. 14
[58] Там же.
[59] Лакан Ж. (1957) Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда // Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда. М.: «Русское феноменологическое общество», «Логос». С.79.